Иркутск. Города Сибири. Очерк Г. Н. Потанина

Города Сибири – это точки на общественном теле Сибири, которыми оно воспринимает лучи света, идущие с Запада. В городах исключительно сосредоточены все интеллигентные силы этого края. В европейской России города не стоят в таком привилегированном положении относительно деревень, как в Сибири. Земство в европейской России обогатило деревенскую среду интеллигенцией; оно усеяло эту среду учителями, докторами и техниками. В Сибири, вследствие отсутствия земских учреждений, деревня живет без интеллигенции. Поэтому вся умственная и культурная жизнь в Сибири ограничивается городом, в деревнях же сплошная умственная пустыня.

Самые крупные города в Сибири – Иркутск и Томск: каждый теперь насчитывает до 70 000 жителей. В течение прошлого девятнадцатого столетия жизнь этих двух городов протекала под столь различными условиями, что теперь они резко отличаются друг от друга. Иркутск до открытия университета в Томске (2) считался умственной столицей Сибири, тогда как Томск всегда признавался ее торговым центром.

Писатель семидесятых годов Максимов (3) делил русские города на два типа: на города буржуазные и города бюрократические, или, как он выражался на славянофильском жаргоне, на «излюбленные» и «неизлюбленные». Одни создаются торговой жизнью страны, вырастают спонтанно и процветают на прочном основании; другие же насаждаются администрацией, и бытие их зависит от каприза бюрократии. Буржуазные города отличаются каменными купеческими домами с цепными собаками на дворе, с тяжелыми замками на амбарах, с воротами, которые запираются в 9 часов вечера, с необитаемыми комнатами, с хозяевами, теснящимися в задних апартаментах, воздух которых насыщен смесью запахов от лампадного масла и рыбного пирога. Жизнь таких городов не нуждалась в умственных развлечениях; она довольствовалась именинами, свадьбами, попойками, рысаками и кулачными боями. Бюрократические и чиновничьи города имеют тщедушный вид, иногда сплошь состоят из деревянных домиков; но здесь бывают любительские спектакли, иногда даже концерты; эти города являются рассадником мод. В исключительных случаях оба типа сливаются в одном городе, и тогда происходит взаимное влияние двух элементов – буржуазного и чиновничьего.

Такое деление городов на два типа можно заметить и в Сибири. Яснее всего это выразилось в Тобольской губернии, где губернский город, чиновничий Тобольск, совсем захудал бы, если бы его немного не поддерживали рыбопромышленники, тогда как уездный город Тюмень прочно устроил свое существование, окружив себя заводами. В Тобольске проявлялось хоть какое-нибудь влечение к просвещению и науке, Тюмень довольствовалась эмпирическим знанием, которое ей приносили мастера кожевенных и других заводов. Не было в Сибири города, который бы так соответствовал буржуазному «излюбленному» типу характеристики Максимова; это был классический «излюбленный» город. Жизнь в Тюмени – это был театр Островского, импровизированный самою жизнью.

Почти такой же контраст представляли два города Енисейской губернии: чиновный Красноярск и буржуазный, золотопромышленный Енисейск. Если взять западную половину Сибири во всем ее объеме, то из двух крупнейших городов ее Омск нужно признать представителем бюрократических городов, а Томск – буржуазных. И как нет в Сибири города, в котором сильней выразился буржуазный характер, как Тюмень, так нет чище представителя бюрократических городов, как Омск. В восточной половине был до недавнего прошлого один крупный город Иркутск, в котором счастливо соединились оба элемента – и бюрократия и буржуазия

Хотя сибирские чиновники вносили в Сибирь большею частью показную цивилизацию, но между ними попадались иногда и подлинно просвещенные люди, которые имели на местное общество благотворное влияние, особенно в резиденциях генерал-губернаторов. В этом отношении судьба благоприятствовала Иркутску более, чем другой генерал-губернаторской резиденции – Омску. Иркутск имел двух выдающихся генерал-губернаторов: Сперанского и Муравьева-Амурского; список омских генерал-губернаторов не может представить ни одного имени в уровень с этими двумя иркутскими администраторами. Оба они, и Сперанский и Муравьев-Амурский, выдвигали местные силы; Сперанский был связан личной дружбой с тогдашним инспектором училищ всей Сибири, сибирским уроженцем, Словцовым; деятельного помощника по составлению сибирских административных проектов он нашел в другом талантливом сибиряке –Батенкове, известном декабристе.

Муравьев-Амурский уступал Сперанскому в силе обаяния, произведенного на сибирское общество. Сперанский в своих взглядах на реформы более руководился интересами общества, Муравьев – интересами государства. Сперанский, по мнению Муравьева, сделал непростительное упущение, не поднявши во время своего управления Сибирью вопроса о присоединении Амура к России, и приравнивал это упущение к государственной измене. Подобно Сперанскому, Муравьев также не брезговал местными сибирскими силами, но расположенный отдавать больше предпочтения нуждам государства, чем общества, он оставил в тени более выдающихся сибиряков и выдвигал тех, которые по своим способностям и благодаря своей честности могли оказать ему услуги в узко-административной сфере. Так, он заметил способности в одном молодом топографе – Ваганове, который выдвинулся из простых казаков омской казачьей линии и потом, отправленный Муравьевым на Амур, был убит тунгусами, и в Шишмареве, из забайкальских казаков, который впоследствии был консулом в Урге. Таких любимцев Муравьев быстро двигал по службе и давал им приют и стол в генерал-губернаторском доме. Но начавшие становиться популярными в сибирском обществе писатели Вагин и Загоскин остались для Муравьева не замеченными. Позднее граф А. Игнатьев также старался пользоваться услугами сибиряков, как, напр., Загоскина и Ядринцева

Ни один город в Сибири не был поставлен в такие условия, как Иркутск: ни в Томске, ни в Омске никогда не было такого хорошего подбора чиновников, какой был в Иркутске, благодаря его генерал-губернаторам; нигде местное богатое купечество не подвергалось такому сильному воздействию чиновничьей среды, как в столице Сибири; эти чиновники, иногда с университетским образованием, наезжавшие из европейской России, поднимали в местном обществе не только запросы внешней культуры, но приучали его интересоваться и русской литературой, и вопросами общественной и государственной жизни.

Другое обстоятельство, еще более важное в смысле культурного воздействия, заключалось в интеллигентной ссылке. В жизни Иркутска было два момента, когда он в своей среде увидел блестящую и немалолюдную ссыльную интеллигенцию. Первый момент – это появление в Иркутске группы декабристов; в Иркутске поселились князья Трубецкой и Волконский, а также Поджио (4). В 20 верстах от Иркутска, в селе Урик, отбывал свой срок ссылки декабрист Лунин. Кроме того, в одной из ближайших к городу деревень проживал сосланный по независимому от декабристов делу, но родственный им по духу Раевский, который имел значительное воспитательное значение для иркутского общества. Ссыльные князья жили в собственных домах; их дома были самыми просвещенными салонами, какие когда-либо были в Иркутске; у них собирался цвет образованного иркутского общества. В Петербург посылались из Иркутска доносы на вредное влияние декабристов; из какой среды шли доносы, из среды ли уроженцев Иркутска или из среды пришлых чиновников, не известно, но доносы отпугивали иркутское общество от посещения салонов; чтобы устранить этот страх, генерал-губернатор Муравьев сделал визиты сосланным князьям, и салоны сохранили свое влиятельное положение. Декабрист Поджио давал уроки в иркутских семьях, и из его учеников можно назвать братьев Белоголовых, Андрея и Николая, известного доктора, друга доктора Боткина и литераторов Щедрина-Салтыкова и Елисеева.

В конце пятидесятых годов, с воцарением Императора Александра II, декабристы получили свободу выезда из Сибири и оставили Иркутск. Через десять лет после их отъезда в Иркутске появляется не менее блестящая плеяда интеллигентных и даже ученых ссыльных, состоящих из польских повстанцев; тут были зоолог Дыбовский, геологи Чекановский и Черский, ботаник Ксиенжопольскии и археолог Витковский (5). Дыбовский во время ссылки занялся промерами Байкала и изучением фауны этого озера, особенно фауны ракообразных и моллюсков; впоследствии он занимался исследованиями фауны на Камчатке и, наконец, получил кафедру в Кракове. Чекановский за время своей ссылки сделал свое имя известным своими геологическими исследованиями и путешествиями около Байкала, в системе среднего течения Енисея и на отдаленном севере восточной Сибири. Черский подробно изучил горы по обе стороны Байкала и заложил фундамент геологического изучения этого озера. Все члены этой группы послужили украшением географического общества в Иркутске, оживили его деятельность и своими трудами создали блестящий эпизод в истории этого общества. Многие сибирские города испытали на себе благотворное влияние интеллигентных ссыльных, но ни в одном из них подобное влияние не достигало таких значительных размеров, как в Иркутске. В особенности был свободен от этой просветительной заразы другой генерал-губернаторский город Сибири – Омск.

Города восточной половины Сибири в торговом отношении отличались от городов западной тем, что последние отвозили в европейскую Россию громоздкие сырые материалы для заводской обработки, так называемый жировой товар и другие произведения сельской промышленности, тогда как города восточной половины Сибири доставляли в европейскую Россию дорогие и удобные для перевозки предметы: золото, меха и чай. Иркутск был центром меховой торговли; через него тянулись чайные обозы из Кяхты; он был также центром, где жили золотопромышленники; последнюю роль он делил с другими городами, а именно: с Красноярском, Енисейском и Томском, но ни в каком другом городе не жило столько и таких золотопромышленных тузов, как в Иркутске. Купцы западной половины Сибири со своими тяжелыми и громоздкими, но дешевыми товарами ездили сбывать их на Ирбитскую ярмарку (6), где и покупали для своей половины Сибири продукты московской мануфактуры; купцы же восточной половины Сибири проезжали со своими легкими для провоза, но дорогими мехами и чаями до Нижегородской ярмарки и здесь закупали фабрикаты. Таким образом, иркутские купцы имели случай ежегодно проезжать на тысячу верст дальше на запад, чем купцы западных сибирских городов, и очень близко подъезжать к столицам государства, особенно к Москве. Для усвоения если не духовной, то, по крайней мере, внешней культуры иркутские отправители сибирских товаров были поставлены выгоднее, чем жители западных сибирских городов.

Все эти приведенные обстоятельства содействовали культурной шлифовке иркутского купечества и имели своим результатом то, что ни один город Сибири не мог похвалиться такой блестящей, такой просвещенной буржуазией, как Иркутск, прославивший себя крупными денежными пожертвованиями на общественные учреждения и в нисходящих поколениях давшие ряд просвещенных деятелей на поприще науки, литературы и общественной деятельности.

Ни один сибирский город не может представить такого длинного списка замечательной буржуазии, как Иркутск, в котором находятся имена Сибиряковых, Трапезниковых, Басниных, Белоголовых, Пономаревых. Фамилия Сибиряковых, раньше других выдвинувшаяся из рядового иркутского купечества, после своего выступления в первые ряды насчитывает три поколения. Один из Сибиряковых старшего поколения был вождем оппозиции против всесильного иркутского губернатора Трескина и вел с ним смертельную борьбу. В последнем своем поколении, современном нам, эта фамилия выставила трех братьев: Александра, Константина (скульптора) и Иннокентия и сестру Анну. Все они стали известны как крупные жертвователи на общественные цели. A. M. Сибиряков пожертвовал 800 000 руб. для выдачи премий за лучшее сочинение по истории Сибири. Кроме того, А. М. Сибиряков сделал своей специальностью изучение путей сообщения в Сибири: с этой целью он изъездил Сибирь от Печоры до верховьев Амура, принимал участие в расходах по снаряжению экспедиций Норденшильда (8) и т.д. Сестра Сибиряковых, А. М. Сибирякова, щедро помогала учащейся в Петербурге сибирской молодежи. Но особенно крупные суммы жертвовал на нужды просвещения младший брат Иннок. М. Сибиряков; кроме того, что он пожертвовал крупную сумму – 400 000 руб. – на курсы Лесгафта (9) и 400 000 на основание фонда, из которого должны выдаваться пенсии рабочим на золотых приисках, потерявшим способность работать, нет в Сибири просветительного предприятия, которое обошлось бы без денежного пособия И. М. Сибирякова; на его средства сделаны пристройки при музеях в Иркутске (10), Минусинске и Томске; при его денежной помощи строились в Сибири школы, открывались библиотеки, издавались книги о Сибири; он субсидировал бедных сибирских литераторов, щедрой рукой раздавал стипендии сибирским студентам и курсисткам.

Другая, делающая честь городу Иркутску, купеческая фамилия – Трапезниковы. Основатель богатства Трапезниковых оставил в наследство своему городу на открытие и содержание ремесленного училища капитал около миллиона рублей; позднейший Трапезников кончил курсы в медицинской школе в Париже и состоит профессором в институте экспериментальной медицины в Петербурге. Третий не менее знаменитый торговый дом в Иркутске прежнего времени – Баснины, Трапезников и Баснин, современники сибирского генерал-губернатора Пестеля, возмущенные беспредельным произволом иркутского губернатора Трескина, составили против него заговор и добились того, что петербургское правительство назначило ревизию сибирского управления, поручив ее Сперанскому, ревизия, которая составила эпоху в жизни всей Сибири. Баснины отличались своей просвещенностью. Библиотека Басниных была известна как самая богатая в Сибири в свое время. В их доме были собраны и коллекции по естественной истории; первый список полужесткокрылых был составлен энтомологом Ошаниным по коллекции Баснина. Из братьев Белоголовых Андрей вместе с другим иркутским купцом Поповым (11) издавали первую частную газету в Сибири «Амур»; другой брат, Николай был доктором и литератором. Иркутский купец Пономарев завещал миллион на нужды просвещения в городе и Иркутской губернии. Завещание его представляет любопытный памятник по тем предосторожностям, которые завещатель принимает, чтобы оградить жертвуемой городу капитал от посягательств родственников. Завещание Пономарева – гордость иркутской буржуазии; ни в каком другом городе в Сибири в среде буржуазии понимание своего долга в отношении родного города не доходит до той высоты, как в Иркутске, как об этом свидетельствует завещание Пономарева (12), и ни один сибирский город не имеет такой славной буржуазии.

Духовные запросы в иркутском обществе появились ранее, чем где-либо в Сибири. Уже в тридцатых годах прошлого века в Иркутске был дом купца Дудоровского, в котором собирались лучшие люди в городе. Кроме того, в Иркутске организовался кружок для бесед о политике и литературе, имевший председателя. По классификации того времени это было, конечно, тайное общество. Такой же кружок организовался позднее, в шестидесятых годах; председателем его был чиновник Юрьев, одно время занимавший должность вице-губернатора, сибиряк; секретарем кружка был Загоскин, впоследствии редактор либеральной иркутской газеты «Сибирь». Кружок устраивал заседания, содержание которых заносилось в протоколы. Хотя на заседаниях обсуждались вопросы литературы и политики только в пределах академических, тем не менее, существование кружка в те времена могло быть только подпольным. В области просветительных предприятий иркутское общество шло впереди других сибирских городских обществ. В Иркутске появилась первая частная газета «Амур» (13); в Иркутске купцом Шестуновым была открыта первая в Сибири публичная библиотека (14). В Иркутске прежде, чем в каком-либо другом месте в Сибири, появилось и стало развиваться общественное мнение. Иркутская газета «Сибирь» сделала первую попытку объединить всю Сибирь, привлекая внимание к областным вопросам. Нигде в Сибири обыватель не питает такого уважения к местной старине, как в Иркутске; более, чем какой другой горожанин, иркутянин чтит имена своих общественных деятелей и заботится о реноме своего города. Иркутск первый в Сибири перестал выбирать в городские головы купцов-толстосумов и выбрал Сукачева, эстета, составившего первую картинную галерею в Сибири, человека с университетским образованием. В хоре сибирских городских дум, протестовавших против ссылки в Сибирь, голос Иркутской городской думы был всегда энергичнее других. Иркутское общественное собрание - самое чувствительное в Сибири к своему достоинству. История местного ученого общества (Отдел Русского Географического Общества) есть история постоянной глухой борьбы с местной высшей властью за достоинство науки, история постоянного завоевания автономии ученого общества и превращения его из бюрократического придатка к генерал-губернаторской канцелярии в действительное собрание ученых, не признающих другого авторитета, кроме авторитета науки. Нигде в Сибири административная власть не дисциплинирована так чувствительным общественным мнением, как в Иркутске, по крайней мере, нигде в другом месте она не обращается с общественным мнением с большей осторожностью, чем здесь. Иркутску льстили, называя его сибирскими «Афинами», и философ-ботаник Коржинский, профессор Томского университета, увидев Иркутск и присмотревшись к иркутскому обществу, высказывал мнение, что открытие университета было бы выгоднее; находясь в Иркутске, коллегия профессоров нашла бы скорее нравственную поддержку в отзывчивом к просвещению и свободе иркутском обществе, тогда как в томской индифферентной среде университетская семья чувствует себя сиротой.

По внешнему виду Иркутск – один из лучших городов в Сибири. Город расположен на правом берегу реки Ангары, в 60 вер. от выхода из озера Байкала (т.е. в том же расстоянии, как Петербург от выхода Невы из Ладожского оз.). Горная речка Ушаковка с прозрачной водой, струящаяся по камешкам, бежит по северной окраине города и отделяет его от Знаменского предместья. На южной окраине города Ангара отделяет город от Глазковского предместья. Московский поезд, следуя по левому берегу Ангары в 5 верстах от города минует Иннокентьевский монастырь, где лежат мощи сибирского святого Иннокентия, привлекающие к себе паломников из дальних углов Сибири, потом переходит по мосту через р. Иркут и пробегает через все Глазковское предместье. В это время зритель из окна вагона видит, как на противоположном берегу Ангары перед его глазами пробегает вся линия набережной города. Городская набережная обращена лицом на юг, облита светом, и потому впечатление получается такое, будто поезд проходит под парадным фасадом города, и зритель сразу получает представление о величине города. Но выгодное положение набережной, обращенной лицом на юг, портится тем, что линия набережной образует не вогнутую линию, как набережная в Генуе, а выпуклую; поэтому набережная Ангары в Иркутске не могла сделаться местом торговой жизни и любимым местом фланирующей толпы; городская набережная безлюдна и плохо отстроена. Удачнее выгнута линия набережной в Глазковском предместье; она хотя и обращена на север, но образует вогнутую линию, и впоследствии, если бы она обстроилась богатыми домами, составила бы самый красивый участок города, но она искалечена тем, что по ней проведено полотно железной дороги, и все полотно набережной отошло в полосу отчуждения.

Внутри город производит сенсацию своей магистральной улицей, которая носит банальное имя Большая. Она недурно, отстроена, обставлена торговыми магазинами и вся сплошь состоит из каменных построек, так как после пожара 1879 года деревянные постройки на ней запрещены, а которые существовали до пожара, были уничтожены огнем. Благодаря пожару, истребившему деревянный хлам, иркутская Большая является самой шикарной улицей в Сибири. Две-три параллельные улицы уже далеко уступают Большой; несколько лучше их отстроена Амурская улица, пересекающая Большую. В Большой улице сконцентрирован весь архитектурный блеск города.

Большая улица сильно выигрывает от своей прямизны. Упираясь одним концом в набережную Ангары, другим в Ушаковку, она делит город на две половины; к западу от Большой улицы, в пространстве, ограниченном с одной стороны дугой берегов Ангары и Ушаковки, с другой хордой этой дуги, которую образует Большая, заключается самая старая часть города. Это древний иркутский острог, когда-то обнесенный деревянными стенами и башнями, иркутский «Кремль». Здесь самые старые здания, старый собор, монастырь, архиерейский дом.

Монументальные новые здания в городе: новый собор, театр и музей Географического Общества. Театр и музей составляют гордость города. Театр, самый большой в Сибири, построен на средства жертвователей, собранные генерал-губернатором Горемыкиным; он вмещает до тысячи зрителей, находится в ведении городского самоуправления; репертуаром театра заведует театральная дирекция – институт, какого нет ни в каком другом городе Сибири. Музей построен по проекту архитектора барона Розена на сборы, частью собранные местной администрацией, частью по инициативе самих жертвователей (15). Иркутск выделяется из семьи сибирских городов своими больницами; он имеет три больших больницы: городскую, построенную на средства богача золотопромышленника Кузнецова, больницу для хронических больных – на средства Медведниковых – и детскую – на средства золотопромышленника Базанова; по величине зданий, по числу кроватей и по внутренней обстановке этих больниц ни в одном сибирском городе ничего нет подобного.

Исторических монументов, за исключением деревянных «Амурских ворот», построенных по случаю возвращения в город графа Муравьева после Айгунского договора, т.е. после присоединения Амура к России, в городе нет, но собирается сбор на постановку памятника гр. Сперанскому, а также среди бурят идет подписка на памятник ученому буряту Доржи Банзарову.

Из просветительских учреждений самое сильное влияние на воспитание иркутского общества имели Отдел Географического Общества со своим музеем и театр. Первый служил пропаганде научных знаний, воспитывал уважение к науке, а также был единственной ареной для выражения политических симпатий и мнений; театр развивал артистические вкусы в населении; благодаря дирекции, Иркутск имел всегда хороший драматический театр с такими исполнительницами, как Горева и Киселева, и ни один сибирский город не имел такой оперы, как Иркутск, что сделало Иркутск самым музыкальным городом в Сибири в смысле разборчивости вкуса. В 1901 г. Отдел Географического Общества праздновал пятидесятилетний юбилей своего существования; это был праздник не только ученой семьи, но всего города и даже целой области. Торжественное юбилейное собрание ученого общества с его гостями, с речами делегатов, с чтением адресов и приветственных телеграмм было устроено в театре. Это гостеприимство, оказанное дирекцией театра сеятелям научных знаний в Сибири, эмблематизировало союз науки и искусства.

Томск представляет противоположность аристократическому Иркутску. Характер томской жизни плебейский; это город Тит Титычей и задолженных им мещан. Здесь не было тех благотворных для перевоспитания местного общества условий, какие сложились для Иркутска. Список томских губернаторов состоит из самых заурядных имен; в нем не было ни одного имени вроде таких, например, тобольских губернаторов, как Арцимович и Деспот-Зенович. Не было и такой плеяды интеллигентных ссыльных, как в Иркутске; это особенно справедливо по отношению к старому времени; Томск видел трех интересных ссыльных: декабриста Батенькова, петрашевца Толя и М.А. Бакунина, но все они имели в Томске кратковременное пребывание, особенно Толь, а Бакунин столько же прожил потом и в Иркутске, сколько в Томске. Средства воздействия на местное общество в Томске были другого достоинства или другой силы, да и природа вос- принимателя действия другая. Иркутский купец – поставщик на запад элегантных продуктов востока: золота, соболей, чая, томский купец отправляет кожи, сало, шерсть, щетину. Иркутянин – негоциант, томич – прасол; он ходит в фартуке. Негоциант ищет удовольствий в чтении книг, в беседе с учеными, в путешествии с просветительской целью; выскочка из прасолов находит их только в удовлетворении своих животных потребностей; первый видит удовольствие в употреблении своих денежных средств на просветительной предприятие; выскочка из прасолов – в сжигании сторублевых бумажек на свечке. В томском купечестве не образовалось таких традиций, которые мы находим в Иркутске и которые побуждают к большим пожертвованиям на пользу местного населения.

Блестящий расцвет томской золотопромышленности в тридцатых годах прошлого столетия прошел для города почти бесследно. В городе появилось несколько миллионеров, но единственная память об их существовании осталась только в названии одной Миллионной улицы, да и эта память по злой иронии судьбы или по недоразумению осталась не за тем концом улицы, на котором находились их дома. Все эти томские золотопромышленные тузы тридцатых годов – Филимоновы, Отопковы, Сосулины, Гороховы – прожгли свои капиталы на пирах и на безвкусных затеях, теша только свое тщеславие случайно разбогатевших выскочек. Исключение составил один только Попов, пожертвовавший городу 200 000 для основания городского банка с тем, чтобы прибыли банка шли на женское образование. Позднейшее поколение еще менее оставило следов в Томске; старики, по крайней мерю, проживали свои капиталы если и глупо, то в родном городе; молодое же поколение прокручивало свои деньги в Монако и других подобных притонах кутящей буржуазии за границей.

Вследствие такой некультурности томской буржуазии томский список пожертвований на городские общественные нужды поразительно мал сравнительно с иркутским. Один капитал Кладищевской народной школы покроет всю сумму пожертвований томских купцов на пользу своих горожан. 200 000 Попова, положенных в основание городского банка, – единственная крупная жертва; томский золотопромышленник Цибульский пожертвовал 100 000 на томский университет, но это последнее пожертвование нельзя относить к чести томской буржуазии; Цибульский не был настоящий томич; это был такой же чужестранный жертвователь в пользу Томска, каким чужестранцем для Иркутска был Хаминов, на средства которого основаны две женские гимназии в Иркутске. Перед тремя солидными больницами Иркутска томская буржуазия пародирует со своей миниатюрной больницей Некрасова, которая при том же открыта только два года назад. Все учебные заведения (за исключением женской гимназии) основаны или на счет казны, или на счет самоуправления. Нет ни одного, которое было бы обязано своим существованием какому-нибудь одному лицу, как, например, школа Кладищевой или Пономаревская школа в Иркутске. Одно только коммерческое училище построено на сборы, сделанные томским купечеством; только в этом одном случае это купечество проявило свою деятельность, но в этом случае Томск не был впереди; промышленное училище в Иркутске было создано также частной агитацией, но за тридцать лет до открытия коммерческого в Томске. Есть в Томске ремесленное училище, устроенное на средства купца Королева, но в параллель этому в Иркутске имеется два ремесленных училища, содержимые на купеческие пожертвования: одно содержится на средства Медведниковского банка, другое — на капитал Трапезникова. Вот результат тех условий, в которых жило томское общество до открытия университета в 1887 г. Теперь эти условия изменились; в двух высших учебных заведениях, в университете и технологическом институте Томск получил органы, воздействие которых должно привести томское общество к такому же духовному преображению, какое испытало на себе иркутское общество. Или даже преобразование томского общества должно совершаться глубже, серьезнее, потому что томская коллегия профессоров обладает более могущественной силой духовного воздействия, чем штаб генерал-губернатора из чиновников. Но воздействие томской высшей школы еще молодо, а воспринимающая среда слишком заскорузла; поэтому следы воздействия слабы, почти незаметны. До какой степени не влиятельна в Томске интеллигенция и до чего неподатлива еще к духовному преображению томская толпа, показали октябрьские дни 1905 года; в Иркутске, где сила общественного мнения способна принудить и высшую власть в крае, и некультурные низы населения подчиняться голосу рассудка, никогда бы не случилось того, что произошло в Томске. Удары озверевшей томской толпы были направлены не против только неправильно распределенного богатства; ясно было, что руководители томских вандалов вдохновлялись ненавистью к просвещению и науке; они разграбили дом городского головы А.И. Макушина, который в своей муниципальной деятельности придерживался либеральной демократической партии в думе и старался поднять школьное дело в городе; они разгромили общество книгопечатников, растрепали и развеяли по улице библиотеку общества; они грозились разгромить технологический институт и заставили всех профессоров бежать из здания института.

Чтобы не оказаться несправедливым и не преувеличивать вину томской буржуазии, необходимо отметить разницу в эксплуатации природных богатств, более благоприятную для иркутян, чем для томичей. Меховая торговля, золотопромышленность, чайная торговля имеют дело с привилегированными товарами, дающими большие барыши. Эти товары давали барыши, о которых томские торгаши хлебом и кожами не могли мечтать, и доставляли иркутянам важные связи в Петербурге и Москве, в среде бюрократии и столичной буржуазии. Доставители товаров для иркутской торговли: тунгус-соболевщик, рабочий на золотых приисках, чайный торговец из Маймачена – не пользовались защитой русских законов в той же степени, как крестьяне, поставщики на томский рынок, и это давало иркутской буржуазии возможность составлять капиталы, какие и не снились томичам. Поэтому томская жизнь всегда была более серою, бледною, более про-винциальной, чем в Иркутске, а томич более плебеем сравнительно с щеголеватым иркутянином. Сообразно с этим и томская филантропия имеет мещанский, грошевый характер. Просветительные учреждения Томска построены на мелкие кружечные сборы. Самый величественный памятник томской филантропии – здание и учреждение школьного общества или, как оно официально называется. Общество попечения о начальном образовании. Здание общества построено на деньги, пожертвованные томским купцом Валгусовым и И.М. Сибиряковым. Сумма в 15 000 р., пожертвованная Валгусовым мизерна, сравнительно с пожертвованиями, которые отваливали на городские нужды иркутские купцы. Более существенное значение для расцвета деятельности этого общества имела дружная работа его почтенных членов. Основателем и долгое время искусным руководителем общества был томский книгопродавец П.И. Макушин. Для объединения томской интеллигенции и для воспитания гражданской солидарности это общество сыграло такую же роль, как для Иркутска Отдел Географического Общества с его музеем, для Минусинска Мартьяновский музей, для Красноярска – книжный склад. Общество просуществовало около двадцати лет, воодушевляемое девизом, написанным на его знамени: "Ни одного неграмотного". Его праздники нередко обращались в праздники городской интеллигенции; в жизни общества были моменты подъема гражданских чувств. Реакционеры иронически называли это общество "трехрублевым парламентом", и оно действительно было демократическим учреждением. В зрительном зале здания общества устраивались спектакли для народа, народные чтения, музыкальные утра, на рождественских праздниках елки для городских школ, балы для рабочих, наконец, лекции для народа и один год даже целые курсы. Здание общества было народной аудиторией. Общество содержало в городе две бесплатные библиотеки для народа. Это общество было первое в Сибири; по его примеру возникли подобные общества и в других городах Сибири. Аудитория этого общества служила местом единения городской интеллигенции с городской массой и воспитывала интеллигенцию служить народу; общество имело много искренних друзей, у которых иногда привязанность превращалась в культ учреждения. Другое такое же демократическое учреждение в Томске, Общество физического развития детей, обязано своим существованием энергии доктора Пирусского, который в этой области является для Сибири таким как, Маркушин в истории общества попечения о народном образовании.

Демократизация интеллигенции в Иркутске запоздала против Томска; там также появилось общество распространения народного образования, но гораздо позднее, чем в Томске. Появилась деятельность и в направлении доктора Пирусского, но в самое недавнее время. Да и успехов таких иркутские учреждения этого рода не достигали, как в Томске. Хорошо развивалось в Томске и дело воскресных школ, их посещало более тысячи человек взрослых и детей. Как на внешние свидетельства благородной деятельности интеллигенции Томска могут указать, хотя бы и скромные по величине, "народные дворцы": здание общества попечения о начальном образовании, в котором помещаются бесплатная народная библиотека, музей прикладных знаний и зал для театральных представлений, детский манеж, построенный обществом физического развития и Гоголевский дом с тремя большими залами для воскресных школ, четырехэтажное здание, обошедееся в 80 000 руб. Постановкой внешкольного образования Томск счастливо отличился от Иркутска. Томск обладает кроме того институтом, которого нет или, по крайней мере, долго не было ни в каком городе Сибири — при городской думе состоит училищная комиссия, в состав которой входят все учительницы и учителя городских народных школ. Томское самоуправление всегда было качеством ниже иркутского; томские головы никогда не отличались самостоятельным голосом, не умели говорить с высшей властью с достоинством, как это иногда случалось в Иркутске. Только за несколько лет до конституции дело несколько стало изменяться; была выбрана "интеллигентная дума" и городским головой был избран доктор А.И. Макушин, о котором можно сказать, что это был самый деловитый голова в Сибири, служивший городу не из-за тщеславия, а по любви к городскому делу, добросовестно изучивший его во всех деталях. Новая дума наметила ряд улучшений по городу: снабжение города водой, замощение улиц, электрическое освещение, канализация и т.п. Часть намеченной программы удалось исполнить: устроен водопровод, магистральная улица вымощена и установлена электрическими фонарями. Новая дума и новый голова особенно заботились о распространении образования в городе.

Подобно Иркутску, Томск имеет более торговое, чем промышленное значение. Впрочем, промышленность в Томске немного значительнее. Тогда как в Иркутске заводы (пивоваренный и пр.) обслуживают только город, заводы Томска рассылают свои продукты в округ, как, например, спичечный завод Кухтерина, стеклянный г-жи Королевой. Торговое значение Томска в прежнее время заключалось в том, что он служил складочным местом, из которого снабжались необходимыми товарами золотые промыслы восточной Сибири. В настоящее время через Томск идут продовольственные продукты богатого приалтайского края и южной части Тобольской губернии в бедную продовольствием Иркутскую губернию. Торговое значение Томска определилось его положением в такой точке меридиана, которая являлась наилучшим пунктом для провоза товаров из западной половины Сибири в восточную, ибо всякое пересечение томского меридиана к югу от Томска встретит скалистые горы, всякое пересечение к северу от города – лесные трущобы, зыбуны и болота.

Поэтому торговое значение Томска в будущем незыблемо до известной степени. К несчастию для города, положение его в отношении и водного и рельсового пути не вполне счастливое; пароходы, идущие в город из Оби, в малую воду несколько верст не доходят до города и останавливаются у пристани Черемошники, а поздней осенью и еще ранее, – у дер. Гладкой. Железная дорога не проходит через город, и он сообщается с нею посредством ветки в 80 верст длиной, которая упирается в сибирскую магистраль у станции Тайга.

Город расположен на правом берегу Томи, частью на низменности, частью на возвышенностях, прорезанных долиной р.Ушайки, разделяющей город на две половины: северную и южную. Благодаря неровности земной поверхности, на которой стоит город, внутри его виды калейдоскопично разнообразны и местами живописны, и в то время, как общий вид со стороны не производит впечатления из центра города, с Воскресенской горы, узким мысом вдающейся в середину города, открывается пространственная панорама на северную половину города с поднимающимся в середине новым собором. Собор ни извне, ни внутри не представляет ничего оригинального; в нем нет ничего местного ни в общем замысле, ни в исполнении подробностей; это не продукт пробуждения местного творчества, а шаблонное произведение клерикально-бюрократической воли.

В 1887 г. открыт Томский университет, а в 1890 г. — технологический институт. Это обстоятельство превратило Томск в умственную столицу Сибири и изменило физиономию города. До этого вся сибирская молодежь уезжала довершать свое образование в европейскую Россию, и это в сибирскую жизнь вносило дисгармонию; в городах отсутствовала молодая жизнь. С открытием университета эта постылая черта исчезла, особенно в Томске. В настоящее время насчитывается студентов в университете и в институте около 3.000.

Присутствие высшей школы с персоналом из профессоров должно плодотворно повлиять на местное общество. Это перерождение Томска в европейский город ускорится, когда высшая школа перестанет играть роль постороннего тела в общественном организме Сибири, перестанет быть бюрократическим учреждением, не связанным с местной средой взаимными симпатиями, а напротив, обратится в орган общественного тела Сибири, который правильно функционирует, когда тело здорово, и недомогает, когда оно находится в угнетенном состоянии.

Омск, третий по величине город в Сибири, до настоящего времени, которое можно назвать эпохой преобразования городской жизни в Сибири, уступал городам Томску и Иркутску как в просвещении, так и в богатстве. Он не имел тех счастливых условий, в каких жили другие два города. Список омских генерал-губернаторов не блещет именами; из администраторов наибольшую память о себе оставил Капцевич; нездоровая традиция о нем прожила с двадцатых годов до шестидесятых и в шестидесятых еще живо чувствовалась в Омске. Это был узкий аракчеевец, пытавшийся экспериментами над подчиненным ему народом доказать возможность осуществления безрассудных планов Аракчеева — превратить Россию в сплошное военное поселение. Хорошее воспоминание оставил только генерал-губернатор Казнаков, которому Сибирь обязана открытием Томского университета; эта заслуга делает его имя симпатичнее сибирякам, чем имя Муравьева-Амурского. У неблестящих администраторов и свита их была неблестящая; поэтому омское население осталось без тех благодетельных воздействий, какие выпали на долю Иркутска. Да если бы и были в Омске интеллигентные генерал-губернаторские свиты, они не нашли бы здесь восприимчивой почвы. Омск был всегда бедным городом, лишенным всякого торгового значения. Богатого купечества в городе совсем не было, да и мещанское общество было сравнительно с другими городами не большое. Значительный процент городского населения составляли отставные чиновники и отставные офицеры и солдаты. В Омске была самая дешевая жизнь на всем расстоянии от Петербурга до Иркутска, и в то же время, благодаря генерал-губернаторской резиденции, здесь было веселее, чем в каком-нибудь другом губернском городе; здесь бывали концерты, спектакли, балы и фейерверки. Поэтому омские чиновники, вышедши в отставку, никуда не уезжали и оставались здесь жить; из других городов Сибири, даже из Иркутска и Оренбурга, отставные чиновники съезжались сюда доживать свой век на пенсию. Это обилие чинов-ников, служащих и отставных, превращало Омск в город Акакиев Акакиевичей. Солидной торговли в городе не было; магазины торговали только офицерскими вещами, эполетами, портупеями да дамскими блондами, лентами и кружевами. Было всего два-три свечных завода, занятых поставкой свеч в омские канцелярии. Каменные здания все были казенные; это были канцелярии, казармы, лазареты и дома с квартирами для офицеров. Все остальные постройки были деревянные, и в шестидесятых годах был всего один каменный купеческий дом. В клубе из буржуазии был принят всего один только член – винный откупщик. Нигде в Сибири не было такого отчуждения интел-лигентного общества от массы, как в Омске; интеллигенция здесь не служила местному населению. В омском клубе была Ядринцевым произнесена первая публичная речь о необходимости открытия сибирского университета, и эта речь при тогдашнем составе омского общества прозвучала, как диссонанс. В Омске никогда не было такого общественного учреждения, которое концентрировало бы на себя симпатии населения целого округа, вроде томского школьного общества или вроде иркутского музея географического общества.

Теперь, когда жизнь в Сибири повсюду перекраивается на новый лад, когда характеры сибирских городов изменяются, и Омск на пути к преобразованиям. В шестидесятых годах это был глухой город в торговом отношении; на Иртыше, на котором стоит город, не было никакого судоходства, между Семипалатинском и Омском не ходило ни одного парохода, и омские цены не уравнивались с семипалатинскими, в Семипалатинске была одна цена на пшеницу, в Омске – другая. Обозы из Москвы в Иркутск проходили в 50 верстах мимо Омска. Теперь через Омск проведена железная дорога, и пароходы стали ходить между Омском и Семипалатинском. За Омском начинает упрочиваться слава будущего торгового центра. Московские купцы избрали его складочным местом своих товаров, а иностранные фирмы устроили здесь свои конторы, отчасти для продажи сельскохозяйственных машин, отчасти для покупки масла. Из военного лагеря Омск стремится превратиться в купеческий пакгауз, дробь барабана хочет смениться щелканием счет.

Губернский город Тобольск был когда-то административным центром всей Сибири, когда Сибирь составляла одну губернию. Это "матерь" сибирских городов; если Томск за его торговое значение можно назвать сибирской Москвой, то Тобольск – это сибирский Киев; как в Киеве и Новгороде, в Тобольске есть Софийский собор, в котором хранятся самые старые немногочисленные сибирские церковные реликвии; эта своя сибирская "София" должна напоминать, что Тобольск после Киева и Новгорода – третий этап в истории распространения русского христианства. Тобольск давно бы утратил свое первосвященствующее в Сибири значение и превратился в заурядный губернский город, если бы не находился вблизи от района крупной северной рыбопромышленности. В начале сибирской истории Тобольск был административным торговым и умственным центром; такое значение он приобрел еще во время татарского господства. Здесь была резиденция сибирского хана; сюда направлялись торговые караваны из китайского Туркестана с произведениями городов Кашгара и Яркенда; здесь начинала завязываться татарская цивилизация. Это значение Тобольск удерживал за собою некоторое время после занятия Сибири русскими, но потом и торговая, и умственная жизнь Сибири ушла на юг. Тобольск утратил значение центра даже для Тобольской губернии, но он находится на южной границе обширного северного края, рыбное и лесное богатство которого лежат пока мертвым капиталом; необходимо создать сбыт продуктов этого богатства, и тогда города и села в низовьях Иртыша и Оби: Тобольск, Самарово, Березов и Обдорск – обратятся в промышленные пункты. Экономическое будущее Тобольска и прилегающего к нему северного края зависит от разрешения портофранко в устье Оби.

Тюмень – самый заводской город в Сибири; начало тюменской заводской промышленности относится еще ко времени татарской, доермаковской культуры Сибири. Еще в период татарского господства в Сибири тюменские жители уже занимались выделкой кожи; тогда же, вероятно, было положено и начало коврового производства. Положение города в том пункте московского тракта, где начинается длинный водный путь (по Туре, Тоболу, Иртышу и Оби) послужило к тому, что эти зачатки не заглохли, а развились. Тюмень лежит на границе между земледельческим, степным югом губернии и северной местной ее частью, т.е. в таких же условиях, как и центральный мануфактурный округ в европейской России. Тюмень – самый типичный буржуазный город в Сибири; как Омск – чистейшей воды Акакий Акакиевич, так Тюмень – чистейшей воды Тит Титыч. Ядринцев в своем фельетоне срисовал портрет одного своего знакомого тюменца под именем Кондрата и сделал это имя нарицательным для всей Сибири. К науке тюменский заводчик относился, как Тарас Бульба: отправляя сына в университет, он требовал, чтобы тот вернулся с дипломом, иначе грозил лишить наследства, а когда сын возвращался со знанием новых способов обработки, отец не давал ему возможности применить знания и настаивал, чтобы он возвратился к старосветской тюменской культуре.

Как Тюмень – представитель обрабатывающей промышленности Сибири, так Курган, лежащий к югу от Тюмени, – типичный производитель сибирского сырья.

Юго-западный угол тобольской губернии, в котором расположен город Курган, представляет самый густой по населению район во всей Сибири. Вследствие густоты населения Курганский уезд еще до отмены ссылки в Сибирь был освобожден от ссылки. В настоящее время Курган служит центром местного района маслоделия; город в этом отношении является передовым для всей маслодельной Сибири, он находится на западном конце линии городов, которые принимают участие в сбыте масла (Курган, Омск, Барнаул и Бийск). В Кургане живет А.Н. Балакшин, который успешно пропагандирует маслодельные артели; организация, во главе который стоит г. Балакшин, покрыла юг Тобольской губернии артельными маслодельными заводами, издает ежегодный отчет об успехах этого дела и хлопочет о непосредственном сбыте масла на рынки Лондона и Парижа.

Лежащий рядом с Курганом Петропавловск, равно, как и Семипалатинск, расположенный на берегу Иртыша в 700 верстах выше Омска, имеют одно общее – это города с большим татарским населением. Петропавловск и Семипалатинск образуют крылья фронта, которым Сибирь обращена к мусульманскому миру Туркестана. В эти два города выходили туркестанские караваны на верблюдах из Ташкента и Кашгара. Петропавловск одно время падал; когда была проведена железная дорога из Екатеринбурга в Тюмень, продукты в киргизской степи и туркестанские товары пошли на пароходах по Иртышу в Тюмень, а путь на Петропавловск и Курган закрылся, потому что оказался дороже; многие татары выселились тогда из Петропавловска в Акмолы и другие города; многие дома в Петропавловске долго стояли с заколоченными ставнями. Но когда сибирская железная дорога прошла через Петропавловск, город снова оживился и уехавшие возвратились.

Эти два города – колонии казанских татар с примесью сартов из Туркестана. В этих двух пунктах происходит общение татарского мира с киргизским, результатом которого оказывается только усвоение киргизами татарского образа жизни; например, киргизские женщины, обыкновенно не скрывающие лица от мужчин, начинают носить чадру. Прогрессивные идеи через этот проводник, т.е. через татарский мир не могли проникать в киргизскую среду, потому что татары до последнего времени были самыми закоснелыми староверами в русском государстве. Только в последние два года появилась журналистика на татарских наречиях, распространяющая прогрессивные идеи, которые усваиваются теперь и жителями двух сибирских городов с татарским населением.

Самый большой город на Оби, Барнаул, лежит в верхней части течения этой реки, в 200 верстах от северных предгорий Алтая. В нем насчитывается до 30 000 жителей. Современная жизнь в Барнауле резко отличается от той, какую вело барнаульское общество в то время. Некогда это был центр алтайских горных инженеров; здесь находилось управление алтайского горного округа, которое заведовало алтайскими металлическими заводами, рудниками и золотыми промыслами. Алтайский округ имел своего рода конституцию; раз в год начальники заводов, рудников и золотых промыслов съезжались в Барнаул и составляли "горный совет"; на совещаниях этого совета вырабатывалась смета на предстоящий год горных работ и смета повинностей, налагаемых на крестьянское население в пользу заводов. Совещания эти были ни что иное, как тайный заговор инженеров для обкрадывания казны и обирания сельского населения. Жилось инженерам тогда очень весело. Барнаульское общество делилось тогда на три яруса: самый верхний ярус занимали инженеры, которые в свою среду принимали только немногих горных чиновников; в этот верхний ярус допускались лишь лица, кончившие курс в горном институте. Средний ярус занимали горные и уездные чиновники, купцы и пехотные офицеры; наконец, нижний ярус составляли горные урядники; это были люди с самым низким образовательным цензом, но люди с хорошими доходами. Как хорошо жили инженеры, об этом свидетельствуют предания. Путешественник конца восемнадцатого столетия Паллас с удивлением рассказывает, что он за столом нашел здесь артишоки. Мебель, экипажи, костюмы и стол – все здесь было изыскано, как нигде в Сибири. Инженерные дамы не только в Париж заказывали себе шить платья, даже посылали в Париж мыть белье. Даже у урядников за столом зимой подавались апельсины. В салонах инженеров следили не только за модами, но и за новостями в науке и литературе. До пяти раз в год из Барнаула отправлялся в Петербург караван с золотом под начальством одного из инженеров, который возвращался из столицы со всякого рода новостями. Ни один из городов в Сибири не имел с Петербургом таких частых и правильных, обновляющих местную жизнь сношений, и эта особенность давала право барнаульским инженерам говорить, что Барнаул – уголок Петербурга. Инженеры имели и благородные увлечения; кто-нибудь собирал коллекции аквамаринов, другой увлекался конным спортом и рисовал портреты с конских перлов; третий набивал руку в архитектурном вкусе и т.п. В шестидесятых годах уже можно было встретить в гостиных Барнаула сочинения Герцена, но влияние Герцена на мозги барнаульских инженеров было так же поверхностно, как влияние Вольтера на придворных Екатерины II.

В шестидесятых годах горное хозяйство Кабинета в Алтае было ликвидировано; казенные заводы и рудники закрыты, и управление округа вместо горного богатства начало эксплуатировать земельный фонд; из серебросплавильщика оно превратилось в помещика, сдающего свою землю в аренду. Инженеры получили отставку. Вместо псевдолюбителей науки и литературы округ населился псевдоагрономами, людьми, будто бы знающими помещичье хозяйство, заштатными Ноздревыми и Собакевичами. И блеск барнаульской жизни потух.

Как раз в это время построилась тюменская железная дорога; это дало выход алтайским запасам хлеба в европейскую Россию. Быстро развилась хлебная торговля; внезапно вырос хлебный туз в Барнауле – купец Жернаков. В районе между устьем Томи и Бийском на Оби образовались хлебные пристани, в числе которых главное место занял Барнаул; некоторые села, как например, Бердское, Камень, Усть-Чарым, выросли в селения с десятью, пятнадцатью тысячами жителей. Несколько позднее появилось маслоделие, а также стала развиваться торговля сельскохозяйственными машинами. Барнаул из горнопромышленного города обратился в склад хлеба, масла и сельскохозяйственных машин. Обозы с углем и рудой исчезли, а пристани завалены бочонками, мешками, жнеями, сенокосилками и плугами.

Бийск лежит на слиянии рек Бии и Катуни, составляющих Обь, в 100 верстах выше Барнаула. Это самый южный на Оби центр маслоделия и продажи сельскохозяйственных машин; кроме того, Бийск играет значительную роль в торговле с Монголией. Из Бийска по долине Алтая идет путь в Монголию, так называемый "чуйский тракт", получивший название от р. Чуи, по долине которой тракт достигает границы Китая. Тракт ведет в города Хобдо и Улясутай, в которых бийские купцы имеют лавки и приказчиков; каждое лето и сами хозяева выезжают в Монголию. Торговля эта выгодна, и бийские купцы, ведущие ее и известные в Бийске под именем "чуйцев", занимают в этом городе самое выдающееся положение. Их дома, главным образом, придают Бийску городской вид; они – главные жертвователи на бийские учебные заведения. Но так как эти "чуйцы" – по большей части разбогатевшие приказчики, люди, некомпетентные в педагогическом деле, то они ограничиваются только тем, что жертвуют, не вмешиваясь в жизнь созданных на их деньги учреждений. А между тем такие города, как Бийск, Минусинск и Троицкосавск, лежащие близ границы Монголии, могли бы для монголов сыграть роль "окон в Европу".

Минусинск, расположенный близ южной границы енисейской губернии, подобно Бийску, ведет торговлю с Монголией, но в условиях менее благоприятных; во-первых, он соединен дешевым водным путем только с Красноярском, тогда как Бийск имеет по воде сношение до Тюмени; во-вторых, от Монголии Минусинск отделен горами, через которые и в настоящее время товары перевозятся только по вьючным тропам; чуйский тракт, соединяющий Бийск с Монголией, разделен в тележный путь, и бийские телеги теперь доходят до китайских городов Хобдо и Улясутай, тогда как усинский тракт, соединяющий Минусинск с Монголией, вероятно, еще долго будет оставаться вьючным. Вследствие этого участие Минусинска в монгольской торговле менее значительно сравнительно с Бийском. В Минусинске находится знаменитый Мартьяновский музей, обязанный своим началом и развитием трудам и энергии одного частного лица, Н.М. Мартьянова, подобно тому, как школьное обоснованное П.И. Маркушиным в Томске, послужило сигналом для открытия подобных обществ в других сибирских городах, и успех Мартьяновского музея вызвал подражания в Других местах Сибири; были основаны музеи в Красноярске, Тобольске, Нерчинске, Чите и др. Подобно школьному обществу в Томске и отделу географического общества в Иркутске, и минусинский музей стал центром местных симпатий с тою, однако, разницей, что ему удалось сосредоточить в себе не только симпатии ближайшей среды, но и симпатии всей Сибири. Ото всех концов Сибири слали Мартьяновскому музею пожертвования и деньгами, и коллекциями. Сибирская журналистика, будировавшая общество к пожертвованиям на общественные учреждения, старалась оттенить свое преимущественное внимание к Мартьяновскому музею сравнительно с иркутским, пользовавшимся покровительством иркутского генерал-губернатора. И действительно, нельзя указать ни на одно учреждение в Сибири, которое бы так всецело, так исключительно было обязано своим существованием обществу, без содействия администрации, как Мартьяновский музей. Сам сибирский университет не мог собрать столько симпатий, благодаря тому, что он отчасти – создание администрации. Мартьянов потратил тридцать лет своей жизни на организацию своего музея, который в настоящее время является первым в Сибири по полноте своего плана. К сожалению, музей находится в малолюдном захолустном городе; если бы он находился в большом городе, его воспитательное значение было бы шире. В настоящее время город Минусинск насчитывает не более 15 000 жителей и, несмотря на существование в нем такого учреждения, общественная жизнь в нем не отличается от вялой жизни других городов. И во время агитаций в пользу Мартьяновского музея сочувствие к нему сильнее выражалось в красноярском обществе, чем в минусинском.

Губернский город Енисейской губернии Красноярск, лежащий на 300 версте севернее Минусинска, принадлежит к числу городов, расцвет которых в значительной степени обязан золотопромышленности; в то же время, как золотой промысел, питавший Томск, упал и уже для Томска не имеет значения главного источника, в тайге южной части Енисейской губернии прииска еще работают и поддерживают Красноярск. Лучшими своими общественными учреждениями Красноярск обязан своим золотопромышленникам. Городская лечебница, женская гимназия, городская библиотека, музей, Пушкинский народный дом построены при значительном содействии красноярских золотопромышленников Кузнецовых.

Еще более северный город – Енисейск до падения золотопромышленности в северной тайге был богаче Красноярска, но теперь с каждым годом беднеет. По своему положению на южном краю сибирской тундры, Енисейск должен бы выполнить ту же миссию по отношению туруханского севера, какая предстоит Тобольску в отношении обдорского края.

Из городов Забайкалья самое оригинальное по значению и характеру поселение – город Троицкосавск с торговой слободой Кяхтой, находящейся в 5 верстах от города. Мощь этого местечка заключалась собственно в Кяхте. Кяхта состоит из десяти-пятнадцати домохозяев; каждый из них почти миллионер; это комиссионеры по чайной торговле. До проведения сибирской железной дороги все чаи, предназначенные для России, китайские караваны вывозили в Кяхту, и кяхтинские купцы направляли их отсюда далее в Москву. Площадь в 50 сажен шириной отделяет русскую слободу Кяхту от Маймачена, т.е. от такой же торговой слободы, только населенной китайцами. Кяхта и Троицкосавск прежде имели общего градоначальника; впоследствии градоначальник был заменен полицмейстером. В настоящее время чаи из китайских портов направляются на устье Амура и во Владивосток и поднимаются на пароходах вверх по Амуру; вследствие этого чайные конторы пришлось перенести из Кяхты в Сретенск. Кяхта стала падать.

Во время расцвета чайной торговли идейной жизни в Кяхте не было. Нажитые капиталы тратились только на шампанское. От этого богатства не осталось бы никаких следов, если бы граф Муравьев-Амурский не назначил гpaдоначальником в Кяхту Деспота-Зеновича. Этот последний подбил кяхтинских богачей открыть в Троицкосавске реальное училище и женскую гимназию; он привил в некоторых домах вкус к чтению журналов, основал даже газету "Кяхтинский Листок". Особенно память и привитые Деспотом-Зеновичем вкусы долго сохранялись в кяхтинском семействе Лушникова.

Китайский Маймачен, расположенный в 50 саженях от Кяхты, находится уже на территории Китайской империи. Отсюда идет тележная дорога в Калган, и можно через всю Монголию проехать на тарантасе. Чаи из Калгана только частью идут в Кяхту на верблюдах, значительная же часть их везется на монгольских и китайских телегах. Такая доступность Монголии в этом пункте дает Кяхте преимущество перед Бийском и Минусинском, из которых доступ в Монголию не так легок; равными условиями может похвастаться только Зайсанск в верховьях Иртыша, но этот городок не имеет равного ни торгового, ни просветительского значения. Для умственного общения русского мира с монгольским лучше всего поставлена Кяхта; к сожалению, просветительная деятельность в Кяхте началась только в последнее время; здесь открыто филиальное отделение географического общества, которое, благодаря своему сочлену доктору Талько-Грицевичу, является очень деятельным учреждением; оно нередко издает свои "известия" и посылает ученые экскурсии в Монголию.

В Якутской области самый большой город, Якутск, имеет только 7 000 жителей. Как во всех других северных городах, в противоположность южным сибирским, население в Якутске слабо возрастает. Половина населения города – якуты; многие из них самостоятельно занимаются торговлей; на базаре города Якутска есть ряды, в которых торгуют якуты. Якутский язык часто слышен и на улице, и в домах; многие русские говорят по-якутски. Прежде якутский язык был еще распространеннее; были случаи, что русские крестьяне, переселившиеся в Якутскую область, забывали родной язык и усвоили якутский. И в самом Якутске в старое время по-якутски говорили в гостиных чиновников; даже в немецких семействах барышни научились говорить по-якутски. Якутск по справедливости может быть назван якутской столицей; здесь сосредоточивается якутская интеллигенция. В Якутске есть якутский клуб, члены которого – якуты. В этом клубе якуты-купцы играют в карты, а молодежь танцует кадриль и остальные самые новейшие танцы.

Якуты редко переодеваются в европейское платье, и в лавках сидят, и в русские дома в гости ходят в национальном костюме; женщины также предпочитают якутский костюм европейскому и в клубе танцуют в родном костюме.

В якутском клубе иногда давались спектакли на якутском языке. Так однажды было дано представление из нескольких актов, в котором была передана история одного якутского эпического героя Маньчара. Другое представление заимствовало свое содержание из народной сказки, так как в нем много было пения, то якуты называли его якутской оперой. Клуб временами выпускал листок, составленный из произведений якутских литераторов; листок этот назывался "Речь якутского клуба".

Две другие крупные народности Сибири, киргизы и буряты, может быть, более затронуты русским просвещением, и в их среде больше лиц, прошедших курс высшей школы, но эти исключительные личности рассеяны среди своих соплеменников; нет у них концентрации, нет ни киргизского, ни бурятского умственного центра. Из всех сибирских инородцев только одни якуты как будто разрешили этот вопрос, или, по крайней мере, имеют задатки разрешить его.

Примечания 

Публикуется по тексту в журнале "Земля Иркутская" 1994, № 2